60-летию Победы

Перебирая снимки лет военных …

(Копия статьи, к сожалению без фото, любезно предоставленная редакцией ЖВ и лично Смирновым Анатолием Александровичем)

Евгений Ильич Цалюк говорит, что всю жизнь проработал в ЛИИ. Строго говоря, окончив МАИ в 1955 г., он 2 года еще работал в московском НИИ самолетного оборудования, а жуковчанином стал в1957 г., когда  распоряжением министра МАП антенную лабораторию НИИСО, где работал Цалюк, перевели в ЛИИ, там не было антенщиков. За это время он сроднился с институтом, стал его неотъемлемой частью. Евгений Ильич занимался разработкой и испытанием радиооборудования для авиации и космоса в начале в 4 отделения, потом в 8-м. В качестве ведущего инженера по летным испытаниям облетал всю страну. В октябре 1992 г. обремененный 59 годами трудового стажа он вышел на пенсию. Его жена, Роза Илларионовна, 29 лет работала в 1-м отделении ЛИИ переводчиком. Сейчас она преподают английский на факультете СТРЕЛА в МАИ.

Кажется, Женю Цалюка, так окружающие привыкли его называть, в ЛИИ знали все и знали о нем все. Но, о том, что он воевал, знают только близкие. Евгений Ильич не носит наград и не любит о войне рассказывать. Мне повезло. Евгений Ильич показал мне книжку журналиста …, который написал о боевом пути его 9-го танкового корпуса. Я обратил внимание на фотографию, помещенную на форзаце: красивый молодой ефрейтор с открытым взглядом и легкой улыбкой. «Так это вы?» –«Да, в 1945 г.», – сказал Евгений Ильич и достал старые снимки. Он стал показывать фотографии, комментировать их и увлекся. А я включил диктофон.

Военная биография Евгения Цалюка началась с повестки из военкомата, в которой ему предписывалось явиться на призывной пункт 17 ноября 1943 г., в день его 17-летия. Он был единственным ребенком в семье, и ее реакция была понятна, мама и тетя заревели, а отец пережил новость молча. Они не знали, что повестка не случайна, что в тайне от них, добиваясь отправки на фронт, Евгений полгода ходил в военкомат.

     Рассматриваем снимок группы курсантов снайперского училища №1.

– В это училище я получил направление в военкомате. Мы учились в начале в Монино, потом в Дмитрове. По окончании сдали экзамены, и лучшим, среди которых был я, присвоили звание ефрейтора и вручили, в качестве именного оружия, свою, пристрелянную снайперскую винтовку. Но мне воспользоваться ею не пришлось, т.к. весь выпуск, 3 тыс. дипломированных снайперов, привезли на фронт и распределили… по танковым частям, кем угодно, но только не снайпером. Я стал связистом во взводе управления 9-го танкового корпуса.

     Евгений Ильич показывает снимок группы танкистов:

– Наш танковый корпус состоял из одной мотострелковой бригады и четырех танковых. Все бригады комплектовались Т-34, а в одной бригаде был полк из тяжелых танков ИС, полк прорыва. Наш корпус подчинялся Ставке Верховного командования и направлялся начинать наступление. Тяжелые ИСы прорывали передовую противника, а за ними, развивая наступление, шли Т-34. Мы уходили на 100-150 км вглубь территории противника, сокрушая все, проходили по тылам и возвращались. Этот снимок сделан в Польше, когда нас вывели из боев передохнуть и пополниться, потому что в каждой бригаде из более чем 100 танков осталось по 5-6, и только полк ИСов потерял два танка.

     На этом снимке, – говорит Евгений Ильич, – командир взвода разведки Сергей Гребченко, отчаянный молодой лейтенант, которого мы любили. Ему было всего-то 23 года, а он казался нам очень взрослым. Позже ему дали Героя Советского Союза. С ним был такой случай:

Мы перебазировались, и колонна бронетехники вошла в лес, наша мотострелковая бригада пошла по просеке, а танки – справа и слева между деревьями. Вдруг из засады по нашей колонне раздались орудийные выстрелы. Мы остановились. Стрелки рассредоточились по лесу, выкатили 76-милиметровое орудие, и быстро ликвидировали засаду. Смотрим, наш солдат с автоматом ведет человека со связанными руками и в каком-то зеленом френче. Сергей Гребченко спрашивает конвоира:

– Кого ведешь, что-то у него морда совсем не немецкая?

– Да я русский, – вдруг по-русски отвечает пленный и начинает плакаться о том, как его заставили служить у Власова.

– А сам-то откуда, – спрашивает Гребченко.

– Из Ленинграда, – отвечает власовец, – на Васильевском жил.

– Да мы с тобой земляки, даже соседи, – довольно весело говорит лейтенант и подходит к нему, как будто собирается обниматься.

Мы, пацаны, рты открыли, ничего не понимаем.

– Ну, я тебе по-братски, – продолжил Гребченко и ка-ак даст пленному по лицу. Тот упал, а конвоир чуть ли не заплакал:

– Мне же приказали его в штаб доставить.

– Конечно, его расстрелять надо, но уж веди. Скажи командиру, что Гребченко ударил.

     – А вот это, – Евгений Ильич протягивает мне пожелтевшую фотокарточку, – командир нашего корпуса генерал Кириченко, крутой, но справедливый человек. Помню, в том же польском лесу, когда колонна двигалась по просеке, вдруг раздалась команда «Воздух». Над нами появилась «рама» – немецкий самолет-разведчик. Колонна остановилась, и мы рассыпались по лесу.

На бронетранспортере, который шел впереди, стрелком крупнокалиберного пулемета служил сержант, известный, как большой любитель выпить. Фамилию его уже не помню. В тот раз перед маршем он махнул два стакана спирта и спал в своем бронетранспортере. По команде «Воздух» его разбудили, но он не успел выбраться. «Рама» пошла низко над просекой, и мы видим, как из бронетранспортера высовываются руки сержанта, берутся за пулемет. Раздалось три-четыре выстрела, самолет загорелся, пошел вниз и упал в стороне. Мы не поверили своим глазам.

Через некоторое время к нам подъехал командир корпуса. Всех выстроили, и Кириченко спросил: «Кто сбил самолет?». В ответ – долгая тишина, потом кто-то робко назвал фамилию сержанта. А тот стоит испуганный, лицо опущено вниз, и, боясь дыхнуть на генерала, говорит: «Да не знаю, не сбивал я». Генерал подходит к сержанту и, не оборачиваясь к своему адъютанту, приказывает: «Ну-ка, дай вторую степень». Тот достает из папки орден Великой Отечественной войны II степени. «Ладно скромничать, – говорит Кириченко, – спасибо тебе, сержант». Генерал вручил ему орден и уехал, а мы потом долго еще подшучивали над сержантом.

     – На этом снимке мы с Иваном Беловым, моим другом, с которым вместе учились и в одном взводе прошли до конца войны. Ныне он живет в Ступино, и мы довольно часто встречаемся. С Иваном многое пережито, например, в Германии, в марте 1945г. было такое:

 Высотка, внизу окопы с нашими, в одном из них мы с Иваном держим связь. Немцы впереди и справа, а наш взвод – за высоткой. Чтобы попасть к ним, нужно пересечь открытое простреливаемое пространство. Командир взвода Кошкин не хотел рисковать солдатами, чтобы нас заменить, и мы просидели в окопе двое суток. Без еды стало так тяжело, что в пору было снимать ремень и жевать. Кошкин любил надо мной шутить: «Вот потому я Цалюка уважаю, что он всегда жрать хочет». Как говорится, доля истины есть в каждой шутке. На третьи сутки ранним утром к нам в окоп сваливается солдат из нашего взвода.

– Ну, живы, слава Богу! Я вам пожрать принес, - и вынимает из карманов два больших куска мяса. Мы на них набрасываемся, а он нам говорит:

– Кошкин приказал немедленно прибыть к нему.

– Как же мы пойдем, все простреливается, – я чуть аппетит не потерял.

– А я откуда знаю, – солдат развел руками, – мне приказано остаться здесь одному.

Смотрю, расстояние – метров 700, примерно посредине поле пересекает проселочная дорога, а за ней стоят оставшиеся неубранными с осени бурты свеклы.

Значит так, – говорю Ивану, – я выскакиваю, пробегаю 20-30 метров и ложусь. Если тихо, то ты встаешь и бежишь. Стрельбы нет – пробегаешь мимо меня еще на 10-15 метров, ложишься и так дальше. На нас были ватные брюки, телогрейка, шапка-ушанка и за спиной – автомат ППШ. Такими перебежками мы добрались до дороги, и в это время по нам ударил станковый пулемет. Полежали минут десять, стало тихо.

– Ваня, – говорю, я пошел дальше.

Пробежал метров 20 и лег за бурт. Только Иван начал вставать, как раздался такой щелчок, как по металлу. Ваня упал и как-то закрутился на земле. Я подбежал к нему.

– Женя, спина.

Распарываю финкой телогрейку на его спине, а там раны нет, только громадный синяк. А на земле лежит погнутый винтом от прямого попадания крупнокалиберной пули автомат. Минут 15 мы полежали, вокруг тихо. Иван, превозмогая боль, встал и мы продолжили перебежки. Изуродованный автомат я захватил с собой, чтобы отчитаться, т.к. за утерю оружия строго наказывали. Больше нас не обстреливали, и мы благополучно перевалили за гребень высотки. Там присели отдохнуть на пни, Иван  снял шапку и начал вытирать пот со лба. Я смотрю, а у него голова стала совершенно белой… Пришли во взвод, доложились, и командир долго рассматривал то, во что пуля превратила автомат.

– Вы в самом деле не одеваете ордена?

– Знаете, за свою жизнь не надел ордена, ни разу. Я вам объясню – мне стыдно.

– Как это? Вы же их заслужили!

– Вы понимаете, пальцами показывали. Как-то мы с супругой зашли в магазин, там что-то давали, и очередь была длиннющая. Она отправила меня вперед: «Ты же имеешь право». Как на меня понесли: «Вот тут ходят…». Такое выслушать мне хватило одного раза. Колодочки орденские я ношу, а сами ордена – не могу, стыдно.

Лет девять назад мне позвонили из военкомата и попросили зайти. Оказывается, в последние месяцы войны я был представлен к орденам «Красной звезды» и «Отечественной войны II степени», но тогда их не получил. В военкомате переписали данные с моих документов и сказали, что вызовут на вручение. Вызывают до сих пор, а сам я не пошел, зачем? У меня уже есть оба таких ордена.

– Первые годы после войны, говорят, за ордена платили?

– Тогда платили не только за ордена, но и за медали, ежемесячно. Например, «За боевые заслуги» – 5 руб., за «За отвагу» – 10 руб., за «Звездочку» – 15 руб, за ордена «Отечественной войны II степени» – 20 руб., а «Отечественной войны I степени» – 25 руб.

Помню, в 1947 г. я был проездом в Москве и получил в сберкассе за ордена и медали приличную сумму. Распорядился ею в коммерческом магазине, который находился на первом этаже гостиницы «Москва». Страна жила впроголодь, по карточкам, а там было все, но по каким ценам! Как сейчас помню, взял полбулки черного хлеба, грамм 300 колбаски, бутылку водки, и деньги – все! Это помогло нам с приятелем скоротать время в поезде на Рязань, к месту продолжения службы.

     В этом году я получил приглашение приехать на празднование 60-летия Победы в Бобруйск. Вот снимок памятника в этом городе. Его история такова: при освобождении города мы потеряли своего командира бригады, Бахарева, которого очень любили. Похоронили его в центре города. На могилу закатили танк, предварительно сняв с него вооружение и заварив пушку, и так его оставили. Много лет спустя, по приглашению Совета ветеранов Бобруйска я с супругой приехал туда и увидел красивый, ухоженный памятник: постамент с установленным на нем нашим танком.

     У нас есть памятник танкистам нашего 9-го корпуса, в Москве, у школы №1. Это настоящий танк, установленный на постаменте. Среди множества памятников, может быть, это единственный, сделанный на наши средства, на деньги ветеранов корпуса. Правда, нам немного помогло какое-то министерство, расположенное напротив школы. Каждый год в День Победы мы встречаемся у этого памятника, фотографируемся, и с каждым годом на снимках нас все меньше…

[ Главная ] [ Вверх ]

Отправить сообщение albert14@progtech.ru с вопросами и замечаниями об этом веб-узле.
© 2011 ГСК "Авиатор"
Дата изменения: 12.04.2016 00:08